В эти дни страна вплотную приблизилась к дате, очень значимой не только в ее собственной, но и во всемирной истории, — 100-летию Русской революции.
Юбилейный год обострил внимание к вопросам, которые на протяжении века были и до сих пор остаются дискуссионными. «Великая революция» или «большевистский переворот»? Какая цена была заплачена за социальный эксперимент, длившийся более семи десятилетий? Способна ли модель государственного устройства, созданная после распада СССР, конкурировать с советским проектом? На эти вопросы искала ответы Ассоциация исследователей российского общества (АИРО-XXI). Ее эксперты в течение года вели мониторинг политической, научной и общественной реакции в России и мире на 100-летие Октября.
С каким знаком следует оценивать Октябрь-1917? «Расставлять знаки — «плюсы» и «минусы» — это неверно с точки зрения исторического мышления, — сказал в интервью «РГ» руководитель Международного совета АИРО-ХХI Геннадий Бордюгов. — Любой факт минувшего содержит в себе как положительные, так и отрицательные моменты, их переплетения и образуют живую ткань истории. Во-первых, 1917 год и весь советский период были исторически неизбежными, если они произошли. Во-вторых, коммунистический эксперимент оказал как колоссальное негативное воздействие на наш народ, прежде всего из-за той цены, какую за него пришлось заплатить, так и мощное положительное влияние». Есть ли какое-либо сходство сегодняшней российской ситуации с тогдашней? «Подобная аналогия сегодня популярна в соцсетях, — ответил историк. — Однако с ней трудно согласиться, и вот почему. Давайте не забывать, в 1917-м страна переживала кризис: изнуряющая война, обвал уровня жизни большинства населения. А что сейчас? Да, есть инфляция, цены растут, с экономикой по-прежнему не все в порядке. Но сравнивать с этой точки зрения обе эпохи, по-моему, некорректно».
Нельзя не сказать, что Октябрь 1917 года был во многом подготовлен Февралем. В самых общих чертах — упрощенно — существуют три взгляда на Февральскую революцию. Левые трактуют ее как результат обострившейся до предела классовой борьбы между эксплуатируемыми и эксплуататорами. Либералы — как доведенное до точки кипения недовольство просвещенной буржуазии царским самодержавием, попирающим права и свободы. Монархисты — как душепагубное забвение Бога и крушение веры в Царя и Отечество.
Но и те, и другие, и третьи сходятся в том, что в феврале 1917-го не было ни одного предприятия в Петрограде, которое бы не бастовало и рабочие которого не входили бы в казармы и не просили у солдат оружия, и не было ни одной казармы, которая не встала бы под ружье и не вышла на улицы. Было брожение умов, были разрозненные выступления, но не было единой организующей силы. И вообще почему вторая русская революция (первая случилась в 1905-м) произошла именно в этом месяце? Разве кто-то ее планировал, назначал дату (мифологическое «сегодня — рано, послезавтра — поздно» будет сказано в октябре)? Нет, все случилось как бы само собой, по воле рока. Роковую стихию одновременно видел и отказывался видеть тут Александр Солженицын. В своем исследовании «Размышления над Февральской революцией», опубликованном в «Российской газете», писатель дал глубокое и точное описание паралича власти, распада монархии, гибели династии.
Стихия стихией, но совершенно очевидно, что в те дни и пролетариат, и буржуазия, и крестьянство, и армия, и даже часть капитализировавшегося дворянства выступали заодно. Они выступали против бессильной монархии. При этом у всех социальных групп существовал запрос на участие в управлении государством: после того как царем была распущена Дума, а затем он сам отрекся от престола, в России не осталось никаких легитимных структур (это помимо прочего тоже подготовило почву для Октября). Если бы Николай II вовремя расширил полномочия общества, включил его в работу, Россия смогла бы лучше подготовиться к войне, избежала бы и дальнейших потрясений. За то, что случилось в феврале 1917 года, подготовившим Октябрь, несут ответственность и либералы. Когда Милюкову, Шипову и еще нескольким политическим деятелям Столыпин предложил войти в правительство, они ответили: «Мы не будем сотрудничать с антинародным режимом». В итоге сами отвергли реформы.
Октябрь 1917 года произвел необратимые перемены в сознании всех слоев российского общества. Глубокую эволюцию проделала, например, интеллигенция, по крайней мере та ее часть, что не успела или не пожелала подняться на борт «философского парохода». Эту эволюцию особенно впечатляюще воплотил собой автор крамольных «Несвоевременных мыслей», перековавшийся в зачинателя ленинианы. Такую же эволюцию, только в обратную сторону, в отношении к Октябрю проделал советский интеллигент — от страстного требования «убрать Ленина с денег» до сжигания партбилета в прямом эфире. Сегодня этот вечно мятущийся персонаж российской истории выражает «неоднозначное отношение» к политическим репрессиям и величает Сталина «эффективным менеджером».
Об уроках Русской революции уже было и еще будет сказано немало. Главный же ее урок вполне очевиден: одним махом, используя насилие, невозможно разрешить накопившиеся противоречия, разделаться с изжившим себя порядком и наскоро создать что-то взамен ему. Столь же очевидно и другое: Россия рушится не тогда, когда ослабевает центральная узда, а когда власть глуха к новым общественным запросам.
